— Мне нужно было определить пространство в кубической мере, знать вес груза и вычислить центры, чтобы нам не хватить горя в океане. Я не мог на приемку груза назначить никого из офицеров. Они были разосланы мной повсюду и наблюдали за приготовлением вещей на верфях, а также в Колпино, в Петербурге и Кронштадте. Ижорские заводы изготовляли инструменты по списку. Капитану некогда? Привыкли к этому. Почтенные вахтеры этим пользуются. А после, при сдаче, несчастный капитан, попавший к ним в лапы, — разделывайся! Вот их пословицы: «Ведь это в Камчатку и в Охотск!» У них всегда сардонический ответ: «Вас не первого отправляем». Я им: «Там же люди!» А седой, почтенный Кригер смотрел с удивлением, какие, мол, люди!
— Я же написал тебе. Неужели они не послушались?
— Да, только с помощью вашей светлости… Комиссар Кригер и господа Авенинов и Бедрицкий потом даже благодарили меня. А я их. И мы простились друзьями.
— Ну, короче, центры теперь у тебя на месте? Кстати ты простился со Львом Алексеевичем? Он желал тебя видеть перед отходом.
— Никак нет, ваша светлость!
Меншиков удивился.
— Ах да… Его не было это время. Жаль. У него могли быть важные поручения.
Оставшись в салоне капитана, Меншиков сказал строго:
— Я объясню графу Льву Алексеевичу, что ты был по службе в отъезде. Но знай, что Перовский у нас самая большая пушка.
Невельской это знал.
— Граф ныне присматривает и за Дубельтом, — сказал князь многозначительно, — хотя тот по случаю киевского дела и чувствует себя на вершине. Лев Алексеевич может то, чего никто не может!
«Странные какие-то напоминания о Льве Алексеевиче и его людях! При чем тут Дубельт? — подумал Невельской. — Вот личность, которая меня никогда не интересовала».
— Лев Алексеевич покровитель Даля[133] и хочет быть покровителем Литке тоже… Географическое общество бедствует, он намерен позаботиться о нем. Умно это, ничего не скажешь. Он бы хотел еще открыть ученые общества, да не все ученые согласны. Перовские на столбовой дороге, и я думаю, Василий Алексеевич в Хиву еще дойдет… Их направление — на Азию, чем они встали Карле поперек горла. Ты учился с Бутаковым[134]?
— Да… С Алексеем… Их всего пять братьев, и все моряки.
— Алексей Бутаков нынче исполняет поручение не менее важное, чем то, которое я назначил тебе. Это тайна, но скажу тебе, что он будет производить опись Аральского моря.
Через полчаса «Ладога», оставляя пену за кормой, пошла в Петергоф, белые дачи и дворцы которого чуть виднелись среди лесов на берегу.
— Все пароходы идут в Петергоф, Геннадий Иванович, — как бы между прочим пробормотал молодой штурманский офицер Попов, — возят адмиралов, а мы идем в кругосветное под парусами!
Невельской взглянул на штурмана, но ничего не сказал. «Вот тебе и первое проявление! А говорят, скромнейшие штурмана — из «простых».
— Что-то мне князь про Дубельта напомнил, — сказал Невельской своему старшему офицеру. — Бог знает, как понять… Считаются наши министры, как бояре. Но не тем, кто ближе к государю. А у кого агенты лучше…
«Но почему так сказал Меншиков? Неужели и у меня на корабле будет шпион? Весьма возможно! Кто? Офицеры — старые сослуживцы. Двое назначены по протекции… Штурманы? Но нет! Все мои офицеры — благородные люди!»
…Невельской возвращался пешком из управления порта. Солнце весело сверкало на плещущихся волнах. Вдали видна стенка военной гавани и на ней часовой с блестящим на солнце штыком. Дальше море, и там синие пенные валы.
Капитан идет, чувствуя, что полон сил, добился своего, мир открыт, надо только помнить и не упускать из памяти все заботы. Он знал, что памятлив. Литке говорил про него, что он неустанен, как машина, и точен, как часовой механизм.
А родной брат — пьяница. Двоюродный — Никанор — служака. Мать владела большим поместьем в глуши. В гневе и горячности, бывало, секла крепостных. Но мать ведь мать. Только что написал ей. Она его отправила в корпус в детстве… Раннее детство прошло в той среде: среди родни и простого народа. Он не собирался отрекаться от своих, но и мириться нельзя. Он знал по себе, что можно при желании всего добиться от себя и от другого, нужна лишь цель и знания.
И вот он идет, тонкий, торжественной походкой моряка на суше, легкий, и, как всегда, все думает и думает, чуть подняв голову, словно слушая советы ангелов. Человек-машина, готовый к новым бесконечным испытаниям, впитавший множество впечатлений и мыслей, пропитанный своей идеей до мозга костей. А там — другие народы, другой мир…
Капитан быстро взбежал по парадному трапу. Звякнуло ружье часового. Казакевич взял под козырек.
— Погрузка закончена?
— Все готово, Геннадий Иванович! — ответил старший лейтенант.
— В час пополудни прибудет его высочество, — сказал капитан. — Команду строить без оружия, в рабочей форме. Никакого парада — желание его высочества.
Казакевич вытянулся, отдал честь.
«Но почему же нам с вами не найти способа привлечь на свою сторону народы, с которыми встретимся? — мысленно говорил капитан, как бы прощаясь с Баласогло. — Разве нельзя сохранить им жизнь, целостность их обычаев? Вы изучаете их языки! Они помогут и мне и вам, а наши цели помогут им…»
— Катер его высочества входит в гавань! — докладывает матрос. Вахтенный мичман подбегает к старшему лейтенанту.
— Катер его высочества подходит! — торжественно докладывает Казакевич, входя в рубку.
Невельской и штурманский офицер раскладывали карты.
Команда строится в рабочей одежде. Офицеры впереди.
Мчится вельбот. Крен. Шлюпка чуть не черпает правым бортом. Убирают грот. Лихие гребцы откидываются навзничь. На корме рядом с рулевым офицером стоит высокий Константин Николаевич.
— Ур-ра! — грянул экипаж.
Константин поднимается по трапу. С ним адъютант. Великий князь здоровается с командой.
— Здрав-желаем, ваше императорское высочество! — дружно отвечают матросы.
Великий князь заметно изменился. Изменились черты лица, они выражают гордость или властность, исполнены отдаления и отчужденности, словно настало время расплатиться за свои обиды.
Казалось, ноги Константина выросли, и он смотрит на офицеров сверху вниз. На всех, кроме огромного барона Грота.
Крупный нос, высокий стоячий ворот кителя, острая, строгая фуражка с коротким заостренным козырьком делали его похожим на отца.
И вдруг при виде своих старых сослуживцев, молодых офицеров, уходящих в дальний вояж, с этого еще юного лица как бы брызнул поток радости. На миг он перенесся в былые годы, в свои ранние годы. Да, тут все такое же! Этот отступивший в прошлое мир, оказывается, существовал, был так осязаем!
Вот и матрос Подобин, который привязывал великого князя концом линя к своему поясу, когда работали на реях.
— Ты, Подобин, теперь рулевой?
— Так точно, ваше императорское высочество!
Но, несмотря на полное радушие великого князя, Невельской все время чувствовал происшедшую перемену. Казалось, не этого молодца гонял Невельской по мачтам… Не он просил когда-то и курил из кулака за гальюном. Константин теперь покровительствует, он во многом помог и еще поможет. Осторожно и лишь в той мере, в какой это не вызывает недовольства отца.
Константина нельзя просить об инструкции. Константина нельзя впутать во что-либо необычайное. У него теперь новая жизнь. Мир его интересов громаден. Все знают, что его мечта — составить новый устав флота. И Невельской полагал, что нужно, конечно, и это…
Константин в скором времени женится. Сватовство уже состоялось.
— За первое кругосветное плаванье, господа! — сказал великий князь, подымая бокал с вином в салоне при каюте капитана. — Исполнение мечты Геннадия Ивановича! «Тихоокеанские мечтания» — как говорили у нас на «Авроре»!
Капитан и офицеры с энтузиазмом пили за вояж, а потом за своего покровителя.
Оставшись с капитаном наедине, Константин Николаевич сказал, что в Рио-де-Жанейро следует явиться на аудиенцию к его величеству королю Бразилии… На Гавайях стараться уверить в самом дружеском расположении короля Гавайских островов Камехамеху[135], который, по сведениям, является образованным человеком и будто бы огорчен тем, что Российско-американская компания закрыла в его владениях свою единственную факторию…
…Двадцать первого августа 1848 года в три часа пополудни назначен был напутственный молебен. Пожилой священник с сединой в бороде обошел судно, оглядел снасти, мачты, шлюпки в рострах, дежурную шлюпку. Ее тоже надо окропить. Не первое судно провожал он в далекий путь. Священник ушел вниз облачаться.
На борту «Байкала» — приехавшие из Питера друзья капитана. Тут и Баласогло, капитан генерального штаба Павел Алексеевич Кузьмин[136], Константин Полозов. Приехал проводить братца Никанор с женой. Он в форме капитана первого ранга.
